Неточные совпадения
Скотинин. Худой покой! ба! ба! ба! да разве светлиц у меня мало? Для нее одной отдам
угольную с лежанкой. Друг ты мой сердешный! коли у меня теперь, ничего не видя, для каждой свинки клевок особливый,
то жене найду светелку.
— Ах, какой вздор! — продолжала Анна, не видя мужа. — Да дайте мне ее, девочку, дайте! Он еще не приехал. Вы оттого говорите, что не простит, что вы не знаете его. Никто не знал. Одна я, и
то мне тяжело стало. Его глаза, надо знать, у Сережи точно такие же, и я их видеть не могу от этого. Дали ли Сереже обедать? Ведь я знаю, все забудут. Он бы не забыл. Надо Сережу перевести в
угольную и Mariette попросить с ним лечь.
Она казалась выше
того мира, в который нисходила в три года раз; ни с кем не говорила, никуда не выезжала, а сидела в
угольной зеленой комнате с тремя старушками, да через сад, пешком, по крытой галерее, ходила в церковь и садилась на стул за ширмы.
Он был очень хорош собой; высокая фигура его, благородная осанка, красивые мужественные черты, совершенно обнаженный череп, и все это вместе, стройно соединенное, сообщали его наружности неотразимую привлекательность. Его бюст — pendant [под стать (фр.).] бюсту А. П. Ермолова, которому его насупленный, четверо-угольный лоб, шалаш седых волос и взгляд, пронизывающий даль, придавали
ту красоту вождя, состарившегося в битвах, в которую влюбилась Мария Кочубей в Мазепе.
Первый,
то есть винтовочный, лучше всех и предпочтительно употребляется охотниками: он должен быть мелок, не очень сер и не слишком черен; он должен не марать рук, вспыхивать мгновенно и не оставлять после себя
угольной копоти или сажи.
Семья Тита славилась как хорошие, исправные работники. Сам старик работал всю жизнь в куренях, куда уводил с собой двух сыновей. Куренная работа тяжелая и ответственная, потом нужно иметь скотину и большое хозяйственное обзаведение, но большие туляцкие семьи держались именно за нее, потому что она представляла больше свободы, — в курене не скоро достанешь, да и как уследишь за самою работой? На дворе у Тита всегда стояли
угольные коробья, дровни и
тому подобная углепоставщицкая снасть.
Это было очень хорошее место для всех, кроме
того, кого теперь принесли сюда в
угольной корзине.
Комната мне чрезвычайно нравилась; кроме
того, что она отдаляла меня от покойника, она была
угольная и одною своей стороною выходила на реку Бугуруслан, который и зимой не замерзал от быстроты теченья и множества родников.
— А
то угольная порожнем стоит!
Там, наверху, над головами, над всеми — я увидел ее. Солнце прямо в глаза, по
ту сторону, и от этого вся она — на синем полотне неба — резкая, угольно-черная,
угольный силуэт на синем. Чуть выше летят облака, и так, будто не облака, а камень, и она сама на камне, и за нею толпа, и поляна — неслышно скользят, как корабль, и легкая — уплывает земля под ногами…
По окончании их он уехал в Дагон, где поступил на
угольный пароход, и на
том его след затерялся.
То и дело голые тела рабочих, высушенные огнем, черные от пропитавшей их
угольной пыли, нагибались вниз, причем на их спинах резко выступали все мускулы и все позвонки спинного хребта.
Собралась целая куча народа: жанристы, пейзажисты и скульпторы, два рецензента из каких-то маленьких газет, несколько посторонних лиц. Начали пить и разговаривать. Через полчаса все уже говорили разом, потому что все были навеселе. И я тоже. Помню, что меня качали и я говорил речь. Потом целовался с рецензентом и пил с ним брудершафт. Пили, говорили и целовались много и разошлись по домам в четыре часа утра. Кажется, двое расположились на ночлег в
том же
угольном номере гостиницы «Вена».
Он ушел. Гаврила осмотрелся кругом. Трактир помещался в подвале; в нем было сыро, темно, и весь он был полон удушливым запахом перегорелой водки, табачного дыма, смолы и еще чего-то острого. Против Гаврилы, за другим столом, сидел пьяный человек в матросском костюме, с рыжей бородой, весь в
угольной пыли и смоле. Он урчал, поминутно икая, песню, всю из каких-то перерванных и изломанных слов,
то страшно шипящих,
то гортанных. Он был, очевидно, не русский.
Первое ее опасение было напрасно: Кураевы только своей семьей сидели в
угольной комнате; второе же,
то есть в отношении Владимира Андреича, отчасти оправдалось: он был, видно, чем-то очень серьезным расстроен, а вследствие
того и вся семья была не в духе; но Феоктиста Саввишна не оробела перед этим не совсем благоприятным для нее обстоятельством и решилась во что бы
то ни стало начать свое дело.
Распустив совершенно капот-распашонку, Татьяна Ивановна первоначально натерла зубы
угольным порошком, выполоскала их потом и вслед за
тем принялась обмывать руки, лицо и даже грудь.
Высокие потолки с железными балками, множество громадных, быстро вертящихся колес, приводных ремней и рычагов, пронзительное шипение, визг стали, дребезжанье вагонеток, жесткое дыхание пара, бледные или багровые или черные от
угольной пыли лица, мокрые от пота рубахи, блеск стали, меди и огня, запах масла и угля, и ветер,
то очень горячий,
то холодный, произвели на нее впечатление ада.
«Но ведь Доня себя в обиду не даст, значит, разговор у них там идет по хорошему… — начал думать он. — Иначе бы отсюда был слышен ее голос, так как если дверь в гостиную из
угольной и закрыта,
то все же громкий разговор был бы слышен, а Доня, если ее обидят, конечно, разгорячится…»